Неточные совпадения
Оро́бели наследники:
А ну как перед смертию
Лишит наследства? Мало ли
Лесов, земель у батюшки?
Что денег понакоплено,
Куда
пойдет добро?
Гадай! У
князя в Питере
Три дочери побочные
За генералов выданы,
Не отказал бы им!
—
За что он нас раскостил? — говорили одни, — мы к нему всей душой, а он
послал нас искать
князя глупого!
С таким убеждением высказал он это, что головотяпы послушались и призвали новото́ра-вора. Долго он торговался с ними, просил
за розыск алтын да деньгу, [Алтын да деньга — старинные монеты: алтын в 6 денег, или в 3 копейки (ср. пятиалтынный — 15 коп.), деньга — полкопейки.] головотяпы же давали грош [Грош — старинная монета в 2 копейки, позднее — полкопейки.] да животы свои в придачу. Наконец, однако, кое-как сладились и
пошли искать
князя.
Затем
князь еще раз попробовал
послать «вора попроще» и в этих соображениях выбрал калязинца, который «свинью
за бобра купил», но этот оказался еще пущим вором, нежели новотор и орловец. Взбунтовал семендяевцев и заозерцев и, «убив их, сжег».
Одно — вне ее присутствия, с доктором, курившим одну толстую папироску
за другою и тушившим их о край полной пепельницы, с Долли и с
князем, где
шла речь об обеде, о политике, о болезни Марьи Петровны и где Левин вдруг на минуту совершенно забывал, что происходило, и чувствовал себя точно проснувшимся, и другое настроение — в ее присутствии, у ее изголовья, где сердце хотело разорваться и всё не разрывалось от сострадания, и он не переставая молился Богу.
— Но все же таки… но как же таки… как же запропастить себя в деревне? Какое же общество может быть между мужичьем? Здесь все-таки на улице попадется навстречу генерал или
князь. Захочешь — и сам пройдешь мимо каких-нибудь публичных красивых зданий, на Неву
пойдешь взглянуть, а ведь там, что ни попадется, все это или мужик, или баба.
За что ж себя осудить на невежество на всю жизнь свою?
После нас приехал какой-то
князь,
послал в лавку
за шампанским, нет ни одной бутылки во всем городе, всё офицеры выпили.
С такою же силой скорби
шли в заточение с нашими титанами, колебавшими небо, их жены, боярыни и княгини, сложившие свой сан, титул, но унесшие с собой силу женской души и великой красоты, которой до сих пор не знали
за собой они сами, не знали
за ними и другие и которую они, как золото в огне, закаляли в огне и дыме грубой работы, служа своим мужьям —
князьям и неся и их, и свою «беду».
Знал он тоже, что и Катерине Николавне уже известно, что письмо у Версилова и что она этого-то и боится, думая, что Версилов тотчас
пойдет с письмом к старому
князю; что, возвратясь из-за границы, она уже искала письмо в Петербурге, была у Андрониковых и теперь продолжает искать, так как все-таки у нее оставалась надежда, что письмо, может быть, не у Версилова, и, в заключение, что она и в Москву ездила единственно с этою же целью и умоляла там Марью Ивановну поискать в тех бумагах, которые сохранялись у ней.
Короче, я объяснил ему кратко и ясно, что, кроме него, у меня в Петербурге нет решительно никого, кого бы я мог
послать, ввиду чрезвычайного дела чести, вместо секунданта; что он старый товарищ и отказаться поэтому даже не имеет и права, а что вызвать я желаю гвардии поручика
князя Сокольского
за то, что, год с лишком назад, он, в Эмсе, дал отцу моему, Версилову, пощечину.
К
князю я решил
пойти вечером, чтобы обо всем переговорить на полной свободе, а до вечера оставался дома. Но в сумерки получил по городской почте опять записку от Стебелькова, в три строки, с настоятельною и «убедительнейшею» просьбою посетить его завтра утром часов в одиннадцать для «самоважнейших дел, и сами увидите, что
за делом». Обдумав, я решил поступить судя по обстоятельствам, так как до завтра было еще далеко.
— Да уж по тому одному не
пойду, что согласись я теперь, что тогда
пойду, так ты весь этот срок апелляции таскаться начнешь ко мне каждый день. А главное, все это вздор, вот и все. И стану я из-за тебя мою карьеру ломать? И вдруг
князь меня спросит: «Вас кто прислал?» — «Долгорукий». — «А какое дело Долгорукому до Версилова?» Так я должен ему твою родословную объяснять, что ли? Да ведь он расхохочется!
Суда наши держались с нами, но адмирал разослал их: транспорт «
Князь Меншиков» — в Шанхай,
за справками, шкуну — к острову Батану отыскать якорное место и заготовить провизию, корвет — еще куда-то. Сами
идем на островок Гамильтон, у корейского берега, и там дождемся транспорта.
Года
за полтора перед тем познакомились мы с В., это был своего рода лев в Москве. Он воспитывался в Париже, был богат, умен, образован, остер, вольнодум, сидел в Петропавловской крепости по делу 14 декабря и был в числе выпущенных; ссылки он не испытал, но
слава оставалась при нем. Он служил и имел большую силу у генерал-губернатора.
Князь Голицын любил людей с свободным образом мыслей, особенно если они его хорошо выражали по-французски. В русском языке
князь был не силен.
Дело
пошло в сенат. Сенат решил, к общему удивлению, довольно близко к здравому смыслу. Наломанный камень оставить помещику, считая ему его в вознаграждение
за помятые поля. Деньги, истраченные казной на ломку и работу, до ста тысяч ассигнациями, взыскать с подписавших контракт о работах. Подписавшиеся были:
князь Голицын, Филарет и Кушников. Разумеется — крик, шум. Дело довели до государя.
После Июньских дней мое положение становилось опаснее; я познакомился с Ротшильдом и предложил ему разменять мне два билета московской сохранной казны. Дела тогда, разумеется, не
шли, курс был прескверный; условия его были невыгодны, но я тотчас согласился и имел удовольствие видеть легкую улыбку сожаления на губах Ротшильда — он меня принял
за бессчетного prince russe, задолжавшего в Париже, и потому стал называть «monsieur le comte». [русского
князя… «господин граф» (фр.).]
Заходили опять по рукам карточки «племянника
князя Аргутинского-Долгорукова» с указанием «Петергофа», и дело
пошло великолепно. Это был первый шашлычник в Москве, а
за ним наехало сотни кавказцев, шашлыки стали модными.
И
пошел одиноко поэт по бульвару… А вернувшись в свою пустую комнату, пишет 27 августа 1833 года жене: «Скажи Вяземскому, что умер тезка его,
князь Петр Долгоруков, получив какое-то наследство и не успев промотать его в Английском клубе, о чем здешнее общество весьма жалеет. В клубе не был, чуть ли я не исключен, ибо позабыл возобновить свой билет, надобно будет заплатить штраф триста рублей, а я бы весь Английский клуб готов продать
за двести рублей».
— Господь знает! Это ты, может, и ошибся… она мне, впрочем, день сегодня назначила, как с музыки привел ее: через три недели, а может, и раньше, наверно, говорит, под венец
пойдем; поклялась, образ сняла, поцеловала.
За тобой, стало быть,
князь, теперь дело, хе-хе!
Сказав это, он перешел через улицу, ступил на противоположный тротуар, поглядел,
идет ли
князь, и, видя, что он стоит и смотрит на него во все глаза, махнул ему рукой к стороне Гороховой, и
пошел, поминутно поворачиваясь взглянуть на
князя и приглашая его
за собой.
В руках его уже был ключ. Поднимаясь по лестнице, он обернулся и погрозил
князю, чтобы тот
шел тише, тихо отпер дверь в свои комнаты, впустил
князя, осторожно прошел
за ним, запер дверь
за собой и положил ключ в карман.
— Мне всё кажется, — осторожно заметил
князь, — что Настасья Филипповна умна. К чему ей, предчувствуя такую муку, в западню
идти? Ведь могла бы и
за другого выйти. Вот что мне удивительно.
Да не ты ли же,
князь, меня сам уверял, что
пойдешь за мною, что бы ни случилось со мной, и никогда меня не покинешь; что ты меня любишь, и всё мне прощаешь, и меня у… ува…
Это она… это она после давешнего… это с горячки, — бормотала Лизавета Прокофьевна, таща
за собой
князя и ни на минуту не выпуская его руки, — давеча я
за тебя заступилась, сказала вслух, что дурак, потому что не
идешь… иначе не написала бы такую бестолковую записку!
Он воротился смущенный, задумчивый; тяжелая загадка ложилась ему на душу, еще тяжелее, чем прежде. Мерещился и
князь… Он до того забылся, что едва разглядел, как целая рогожинская толпа валила мимо его и даже затолкала его в дверях, наскоро выбираясь из квартиры вслед
за Рогожиным. Все громко, в голос, толковали о чем-то. Сам Рогожин
шел с Птицыным и настойчиво твердил о чем-то важном и, по-видимому, неотлагательном.
Но те же самые предосторожности, как относительно
князя, Лебедев стал соблюдать и относительно своего семейства с самого переезда на дачу: под предлогом, чтобы не беспокоить
князя, он не пускал к нему никого, топал ногами, бросался и гонялся
за своими дочерьми, не исключая и Веры с ребенком, при первом подозрении, что они
идут на террасу, где находился
князь, несмотря на все просьбы
князя не отгонять никого.
Он упал наконец в самом деле без чувств. Его унесли в кабинет
князя, и Лебедев, совсем отрезвившийся,
послал немедленно
за доктором, а сам вместе с дочерью, сыном, Бурдовским и генералом остался у постели больного. Когда вынесли бесчувственного Ипполита, Келлер стал среди комнаты и провозгласил во всеуслышание, разделяя и отчеканивая каждое слово, в решительном вдохновении...
Молча взял наконец Рогожин руку
князя и некоторое время стоял, как бы не решаясь на что-то; наконец вдруг потянул его
за собой, проговорив едва слышным голосом: «
Пойдем».
Пошли чрез те же комнаты, по которым уже
князь проходил; Рогожин
шел немного впереди,
князь за ним.
— В воду или под нож! — проговорил тот наконец. — Хе! Да потому-то и
идет за меня, что наверно
за мной нож ожидает! Да неужто уж ты и впрямь,
князь, до сих пор не спохватился, в чем тут всё дело?
Князь пошел за нею; но, войдя в столовую, Аглая остановилась.
Девицы усмехнулись новой фантазии их фантастической сестрицы и заметили мамаше, что Аглая, пожалуй, еще рассердится, если та
пойдет в парк ее отыскивать, и что, наверно, она сидит теперь с книгой на зеленой скамейке, о которой она еще три дня назад говорила, и
за которую чуть не поссорилась с
князем Щ., потому что тот не нашел в местоположении этой скамейки ничего особенного.
— Да, Терентьев, благодарю вас,
князь, давеча говорили, но у меня вылетело… я хотел вас спросить, господин Терентьев, правду ли я слышал, что вы того мнения, что стоит вам только четверть часа в окошко с народом поговорить, и он тотчас же с вами во всем согласится и тотчас же
за вами
пойдет?
—
Князь? Он
князь? Вообразите, а я давеча, в прихожей, приняла его
за лакея и сюда докладывать
послала! Ха, ха, ха!
— Я знаю, что вы вашего сына туда
посылали, он мне сам давеча говорил, но что ж это
за интрига такая! — воскликнул
князь в нетерпении.
— Ищу вас,
князь. Поджидал вас у дачи Епанчиных, разумеется, не мог войти.
Шел за вами, пока вы
шли с генералом. К вашим услугам,
князь, располагайте Келлером. Готов жертвовать и даже умереть, если понадобится.
Этот демон шепнул ему в Летнем саду, когда он сидел, забывшись, под липой, что если Рогожину так надо было следить
за ним с самого утра и ловить его на каждом шагу, то, узнав, что он не поедет в Павловск (что уже, конечно, было роковым для Рогожина сведением), Рогожин непременно
пойдет туда, к тому дому, на Петербургской, и будет непременно сторожить там его,
князя, давшего ему еще утром честное слово, что «не увидит ее», и что «не затем он в Петербург приехал».
Князь пошел вслед
за Епанчиными.
Он кривился, бледнел, пенился; он грозил кулаком. Так
шли они несколько шагов.
Князя он не церемонился нимало, точно был один в своей комнате, потому что в высшей степени считал его
за ничто. Но вдруг он что-то сообразил и опомнился.
Только, братец, и году не прошло,
шлет за мной
князь!..
Умер муж-то — она
за границу: все итальянцы да французы
пошли, баронов каких-то у себя завела; там и
князя Петра Александровича подцепила.
Известно было только, что дед его был однажды послан светлейшим
князем Потемкиным
за две тысячи верст
за свежею севрюжиной, исполнил это поручение с честью и с тех пор бойко
пошел в ход.
Князь сейчас опять
за мною и
посылает, и мы с ним двое ее и слушаем; а потом Груша и сама стала ему напоминать, чтобы звать меня, и начала со мною обращаться очень дружественно, и я после ее пения не раз у нее в покоях чай пил вместе с
князем, но только, разумеется, или
за особым столом, или где-нибудь у окошечка, а если когда она одна оставалась, то завсегда попросту рядом с собою меня сажала. Вот так прошло сколько времени, а
князь все смутнее начал становиться и один раз мне и говорит...
Та опять не отвечает, а
князь и ну расписывать, — что: «Я, говорит, суконную фабрику покупаю, но у меня денег ни гроша нет, а если куплю ее, то я буду миллионер, я, говорит, все переделаю, все старое уничтожу и выброшу, и начну яркие сукна делать да азиатам в Нижний продавать. Из самой гадости, говорит, вытку, да ярко выкрашу, и все
пойдет, и большие деньги наживу, а теперь мне только двадцать тысяч на задаток
за фабрику нужно». Евгенья Семеновна говорит...
Наскучит!» Но в подробности об этом не рассуждаю, потому что как вспомню, что она здесь, сейчас чувствую, что у меня даже в боках жарко становится, и в уме мешаюсь, думаю: «Неужели я ее сейчас увижу?» А они вдруг и входят:
князь впереди
идет и в одной руке гитару с широкой алой лентой несет, а другою Грушеньку,
за обе ручки сжавши, тащит, а она
идет понуро, упирается и не смотрит, а только эти ресничищи черные по щекам как будто птичьи крылья шевелятся.
— О, пусто бы вам совсем было, только что сядешь, в самый аппетит, с человеком поговорить, непременно и тут отрывают и ничего в свое удовольствие сделать не дадут! — и поскорее меня барыниными юбками, которые на стене висели, закрыла и говорит: — Посиди, — а сама
пошла с девочкой, а я один
за шкапами остался и вдруг слышу,
князь девочку раз и два поцеловал и потетешкал на коленах и говорит...
— Очень, очень вам благодарен, что доставили удовольствие видеть вас! — начал
князь,
идя ему навстречу и беря его
за обе руки, которые крепко сжал.
Вскоре, однако, в соседних комнатах раздались радостные восклицания княжны, и на террасу вбежал маленький князек, припрыгивая на одной ноге, хлопая в ладони и крича: «Ма тантенька приехала, ма тантенька приехала!..» — и под именем «ма тантеньки» оказалась Полина, которая
шла за ним в сопровождении
князя, княжны и m-r ле Грана.
«Maman тоже поручила мне просить вас об этом, и нам очень грустно, что вы так давно нас совсем забыли», — прибавила она, по совету
князя, в постскриптум. Получив такое деликатное письмо, Петр Михайлыч удивился и, главное, обрадовался
за Калиновича. «О-о, как наш Яков Васильич
пошел в гору!» — подумал он и, боясь только одного, что Настенька не поедет к генеральше, робко вошел в гостиную и не совсем твердым голосом объявил дочери о приглашении. Настенька в первые минуты вспыхнула.